Как легко остаться незамеченным и незаметным, и можно спокойно отдать власть в чужие руки – жаждущие и жадные, и смотреть со стороны, улыбаясь. Я всегда улыбаюсь, улыбка делает человека несерьезным и неопасным, если она искренна. Я… что ж можно сказать я почти никогда не лгу. Зачем? В лоне церкви ложь грех, а гордыня грех еще больший, я же и так великий грешник и приумножать свои проступки не намерен.
Мне нравится наблюдать за людьми – живыми и… мертвыми. В каждом из них есть своя тайна, одухотворенная Богом и свой ключ к тайнам мироздания о которых говорил старый алхимик, чей ученик встретился мне сегодня. Осторожный мальчик. Такой осторожный, что хочется подозревать его в куда большем - нежели открыл его наставник. Но… это подождет. Я не люблю торопиться – почти все и всегда могут сделать другие и если, что-то не случилось, значит для этого еще не пришло время, определенное Господом.
Каждый мой приезд в поместье ли, в столицу приносит новые знания – порой они кажутся неважными, сиюминутными и пустыми, но оставаясь в памяти со временем они обрастают новыми незначительными деталями, складывающимися в полную, порой весьма неожиданную картину.
Вот и наш герцог, набожный до дрожи в последнее время слишком пристрастился к амулетам. Да, церковным, да, освященным традицией, но всему есть предел. Запомнить. Забыть… до времени.
ХХ – тайная канцелярия моя слабость, я слишком давно и тесно сотрудничаю с ними, чтобы не придавать значения мелочам, чтобы показать, что знания тени Максимилиана выходят за рамки присущие обычным людям.
- снимите с руки фрау, ожерелье
И с руки Берты переходит в мои такое знакомое украшение, что даже будь у меня сомнения в ее происхождении, они бы ушли
- Оно чисто.
Я улыбаюсь и в моей ладони снова оказывается эта памятная по дому Штернов вещь.
- Благодарю.
И, конечно, я не спрошу, откуда г-н Хайнрих знает, что на вещи нет заклинаний, что это не амулет и не артефакт и не удивлюсь. Маска навсегда приросла к лицу. Я глуп… и добр – это расхолаживает людей, усыпляет их память, на которую я привык жаловаться всегда и везде, забывая имена и даты, но никогда лица и поступки. Но… разве это кому-нибудь важно?
Столкнувшись с Эльзой фон Мессинг и ее мужем сделать вид, что не узнал. Выпросить ведьму, отпустить остальных. Разговор с герцогом… беседа с герцогиней – предложенный выбор. Они отказались. Отец Бенедикт так трепетно относящийся к своему положению настаивает на аресте, я молчу, слушая как уходит от ответа герцог, как распаляется доминиканец и лишь в конце замечаю, что доктор – простолюдин. И молчание герцога для меня куда яснее прямого ответа. Мне некуда торопиться, я могу ждать.
Отец Генрих – родственник того молодого вампира – дар это или проклятие, что он рассказал на исповеди? Его наставник молчит, но мальчик расскажет сам, расскажет, когда чужая душа будет рваться из тела и даст обещание не приходить пока не услышит зов – это значит, мы еще встретимся. Скоро. Ждать.
Я ни на чем не настаиваю и никуда не спешу, я провожаю уходящих гостей, равнодушно скользя взглядом по белому и черному – герцогу и Фридриху стоящих в густой тени у полок и суетливо опрашиваю гостей не видел ли кто-нибудь ХХ. И слышу о чем говорят там, куда не достает свет свечей. И улыбаюсь. Пока отец Бенедикт не оказывается рядом столь вовремя настаивая на погоне и на своем статусе, что дает ему право приказа. И мое слабое сопротивление и нежелание идти следом, распаляют его еще сильнее. И… я соглашаюсь. Перстень греет мне руку, увезенные из поместья дары будут переданы через десяток миль надежному священнику и я поеду дальше… Мне некуда торопиться… Даже если погоня настигнет меня сейчас я всего лишь исполнил приказ церкви в лице о.Бенедикта. И конечно, я вернусь, в конце-концов мы не договорили с герцогиней… моей дочерью по вере и просто красивой женщиной. Хотя красота – это тоже грех… Но со временем от него избавляются все… Почти. И это "почти" приятно греет душу. Думаю нам будет о чем поговорить, господа, когда мы встретимся. А мы обязательно встретимся, потому что я собираюсь жить вечно.