и не надо мне говорить, что на ней журавли, я в курсе!
*
***
читать дальше
- Прошу Вас, Ониоро-доно..
- Это очень грустный танец Коагама-сан
- И очень красивый. С тех пор как я видел его в последний раз прошло почти 700 лет.
- Так много… Почему Коагама-сама?
- Не было никого ни среди людей, ни среди моего народа кто мог бы его повторить.
- Может быть потому, что никто не хочет такой судьбы?
- Ониоро-доно, Ониоро-доно*он осуждающе качает головой, но я знаю, что это не настоящая обида* Вы ведь и сама знаете, что это не так…
- Да… но лучше так, чем думать, что люди не способны их понять…
- Не думай о людях хуже чем они есть, маленькая таю… они просто берегут свое сердце. Боясь чувствовать больше отмеренного.
И она кивает, наклоняя полупрозрачное лицо к снежно-белому плечу, и за расписными бумажными ширмами раздается приглушенный вздох то ли удивления, то ли восхищения, когда крошечные гэта отмеряют своим стуком шаги. И шорох ткани едва ли не громче судорожного шепота, чей прерывистый шелест расползается по дому, словно заблудившийся в седзи ветер.
- Танец цапли…
-… цапли… цапли…
Старые слуги переглядываются понижая голос до хрипа, чтобы удовлетворить любопытство молодых и глава клана слово в слово повторяет в след за ними объяснения для своих дочерей не зная этого.
- говорят, что последней этот Танец исполняла незабвенная Каору-сама…
- нет-нет, Вы не ошибаетесь – это была наложница госу…
- не стоит ссориться, давайте спросим ото-сама.
- но ведь никто не оспорит, что после этого она погибла?
- эта печальная история наложилась на канву танца и с тех пор он стал не популярен.
- Так говорит ото-сама? И твой дед Акане-чан, а он повидал на своем веку многое.
И вот вы снова смотрите на меня Коагама-сан… как тогда и как тогда я соглашаюсь, и все же…
- Мы не пойдем в большой зал, те - кто придет на звуки вашей флейты Арисава-сама и будут зрителями.
Их может не быть вовсе и я не знаю хочу ли чтобы они были. Вечер клонится к закату. Здесь, в мире приближающемся к пределу зимы, дни кратки. Тени пугливо жмутся к столбам, затаившись там, куда не достает свет факелов и на первом этаже гостевых покоев раздается первый, протяжный и горький стон сакухаси. Акане-чан придирчиво поправляет спрятанный среди волос цветок, белоснежный, как только что легший на поля снег, низко кланяясь отходит к ширмам, чтобы минуту спустя к полынной горечи надорванного вздоха флейты добавился чистый и тонкий звук сямисена. У меня есть время на воплощение… несколько шагов вниз по лестнице и еще пара до выдернутого из темноты круга света. Несколько шагов, чтобы стать другой… или собой… открывая душу плачущему над полем ветру, где посеребряные изморозью травы гнутся к земле, а заблудившийся в недалеких камышах бриз сталкивает тяжелые навершия, играя надломленным стеблем. Плеск воды сливается с ликующим клекотом двух белых птиц, парящих в чистом, невыносимо высоком небе. Веер и я – крылья цапель, сплетенные в танце над миром. Нет ничего за границей света, нет никого кроме влюбленной пары парящей на грани своего счастья. Живой и чуткий, вздрагивает халиссен в хрупкой ладони, отзываясь на ласку серебристо-белого шелка, задевшего край… нет, зацепившего крыло любимой. Нет ничего кроме неба… нет никого кроме нас, солнечный, ласковый ветер – нам свои крылья отдаст…
Веер порхает в ладони, живя своей собственной жизнью. Взмывает в чистое, рассветное небо пара цапель и длится, длится, словно стон, танец крылатой пары над травяным полем. От края до края разносится ликующее курлыканье, но рвется на высокой ноте крик обиженной флейты, отнятой от губ. Падает к самой земле легкокрылая белая птица, кружится ловя ветер перо. Вздрагивает всем телом женщина-цапля, ломаясь срезанным стрелой стеблем. В кружении разлетаются над досками пола полы парадного кимоно, открывая многослойную сердцевину под верхним тяжелым покровом
Как неосторожно… как глупо… Что за охотник оставил капкан у кромки воды? Кого ждал он забыв голодно раззявленную пасть в камышах… Трепещет, бьется расплескивая зеркальную чашу раненная цапля. Мечется, отражаясь от потревоженной глади, сдвоенный крик. Падает-падает льдисто-прозрачный веер, скрываясь под шелком рукава, опускается большая белая птица. Раскинуты крылья над затихающей подругой, склонена голова. Ответь мне! Ответь… Пожалуйста, только взгляни, вздохни… открой глаза! Ты не можешь… не можешь! Прошу! *Скрежещет, рвется струна. Дребезжа рассыпается последним сорванным вздохом и остается только песня ветра…
Покрывается корочкой льда озерцо. Заморозки ударили в ночь, выстуживая воздух. Порхают в весеннем ветре пушистые хлопья… то ли снег, то ли белый пух и вмерзая в застывающую границу вод подрагивают укрывающие подругу крылья… белые-белые… как нетронутый снег…
Не двигается распростертая на полу женщина и белоснежная ткань кимоно кажется более живой и теплой чем выглядывающая из широкого рукава ладонь. Соскальзывает со своего насеста под самым потолком флейтист. Замирает короткое эхо. То ли стон, то ли песня, то ли шум дождя за спиной. Поднимается с колен притаившаяся в тени Акане-чан, передавая кому-то позади себя инструмент. И голос Коагама в наступившей тишине кажется продолжением недосказанной пьесы.
- Говорят… их нашел охотник и не посмел разлучить. А еще… я привык думать, что они оба обрели другую жизнь и снова были вместе.
Мне помогают подняться, ненавязчиво и жестко придерживая за локоть и я стараюсь не смотреть по сторонам, хотя и знаю, что свет факелов угас и все что могут увидеть случайные зрители только белое размытое пятно, а потом тяжелая накидка скроет светлый шелк и я стану частью темноты и смогу перевести дыхание находясь за пределом чужого внимания. И сделаю шаг обратно, в мир… в мир живых из мира духов, куда так неосторожно ушла предыдущая таю… У этой легенды есть и еще одно прочтение о котором не говорит Коагама-сама. Для принцессы не возможно, не мыслимо любить и не мыслимо выбирать кого-то по сердцу. Когда-то в седую древность, химэ полюбила и убежала со своим возлюбленным, знатным и все же не достаточно родовитым юношей. Ему прочили будущее великого воина, вот только… их нагнали у северной заставы, в полях, ранней весной, когда тонкие, хрупкие льдинки образуются по утрам на поверхности воды. Их тихий, чистый звон завораживает, неповторимая музыка - легкая и светлая как весенняя паутинка длится всего несколько минут пока солнце не растопит прозрачных музыкантов, возвращая их в лоно вод. Так и химэ со своим возлюбленным смогли провести вместе только одну ночь… одну единственную ночь перед тем, как стража оказалась на расстоянии полета стрелы. Подстреленный метким выстрелом конь принцессы упал, придавив девушке ногу. Наверное ее избранник мог бы спастись, наверное… она просила его об этом. Но он остался, до последнего вздоха защищая свою госпожу, и умер счастливым. А еще говорят… что химэ-сама любила серебристо-белый шелк, что была у нее удивительно светлая кожа, за что получила она прозвище Белая Цапля…
Что танец цапель исполнила впервые спустя десять лет после их смерти сестра того юноши, ставшая ойран, после обрушившейся на семью опалы и запрета совершить самоубийство. Исполнила и исчезла… а память о влюбленных осталась.